"Собирали снег, топили и готовили на нем еду"

– Меня зовут Катя, мне тридцать один год, до недавнего времени я проживала в городе Мариуполе Донецкой области. Там родилась, там выросла, никогда не выезжала оттуда.

Все, наверное, началось в пятнадцатом году, когда обстреляли в городе Мариуполе Правобережный район. Восточный. Именно тот район, где я жила. У нас были попадания в соседний подъезд, у нас повылетали окна в квартире. Лоджия, квартирный блок повылетали полностью.

Мы на тот момент находились все дома, все живы остались, все здоровы. Но когда подходили к окну, я видела, как попадали в магазины снаряды, я видела, как попал снаряд в детский сад. Нас обстреляли тогда Градами. Это нельзя эмоционально передать.

Я на тот момент была беременна второй дочкой, на данный момент у меня три дочери. Три годика, шесть лет и восемь лет.

У меня первой дочери год и один месяц было, на момент обстрела я ходила беременная, это все было очень нервно и очень тяжело эмоционально пережить.

Слава Богу, что в нашей семье остались все живы-здоровы.

На тот момент погибло больше тридцати человек, и очень много людей пострадало. На улицах лежали уже мертвые люди. Их закрывали чем могли, как могли.

Тогда сразу приехал Азов, приехала моментально скорая помощь, приехали пожарные. Потому что квартиры горели. Магазины горели.

Я выходила буквально через полчаса после обстрела, я это все видела, слышала, люди точно так же, они выбегали, боялись. Детей спускали в подвалы, потому что переживали очень сильно о второй попытке обстрела.

У нас на тот момент все моментально выключилось, буквально за полчаса до обстрела пропал свет, вода и связь. У нас совсем не было никакой связи по городу. А после обстрела, там уже вечером, или на следующее утро, уже через сутки включили все коммуникации.

И вот, наверное, в тот момент, какой-то переворот в голове произошел, что действительно в двадцать первом веке могут просто спальный жилой район, в котором ничего нету – там просто дома, в которых люди живут. И все.

И вот так его просто обстреляли, без каких-либо причин и объяснении. И все.

Мы никуда не выезжали. Из района, из города – мы никуда не бежали. В этот момент. Потому что казалось, что у нас есть армия, мы знали. После того уже были блокпосты, недалеко от нас, сформированные, так что мы знали, что мы под защитой.

Магазины все, все работало. Через пару дней все наладилось, практически в бытовых вопросах. Ну, а морально, – это было очень тяжело.

Бегали по родственникам, когда после обстрела бегали по родственникам, чтобы узнать: все живы, все целы и все здоровы.

Раскажите про первый день полномасшабной войны. Как он вас застал?

23 февраля, было первое переживание – 2022 года, о том, что подписался путиным приказ, о том, что он признает «лнр» и «днр». И помогает им.

И вот двадцать третьего вечером, в десять часов вечера мы ложились спать, в каком-то переживании очень сильном. Мы реально переживали, что будет с нами дальше.

Потому что с 14-15 года мы знали, что ему Мариуполь нужен, это сухопутный путь до Крыма. Мы знали, что мы стоим у него на пути, что ему это надо будет. Но никто не думал, что дойдет до такого.

И двадцать четвертого числа, с утра, где-то, наверное, в пол пятого утра я услышала, что где-то очень близко шел бой. Но у нас на протяжении этих семи-восьми лет – у нас всегда шли бои недалеко. Мы к этому чуть-чуть как бы привыкли – что опасность – мы ее не чувствовали.

Я послушала, что ночью шел бой, позакрывали окна и дальше легли спать.

То есть переживания какого-то такого сильного не было.

А потом в полседьмого мне позвонила мама – она работает на окраине района Восточного – это на границе с Новоазовским районом – и она сказала тогда мне, что у нас за магазином очень много стоит техники, стоят танки, стоят БТРы. Очень много военных. Из дому не выходите.

Мама сказала, что не выходите никуда, а был рабочий четверг, у меня ребенок в детский сад ходил, я собиралась, у меня будильник заведен, что нужно ребенка отвести в детский сад. Мама позвонила, сказала никуда не идти. Мы остались все дома.

И тогда уже пошла информация, что уже действительно началась война, в интернете, у нас еще был свет, все коммуникации были. Началась война, мы увидели, что началось вторжение по всей Украине.

Были обстреляны Киев, Харьков, основные такие города. Что были удары по всем военным базам, аэропорты полностью все практически пострадали по Украине. И как бы тогда случился какой-то переворот в голове, потому что двадцать первый век на дворе, дипломатия. А у нас война.

Как – как такое может быть?

Мирных людей, вообще. Причем спальные районы.

Что было в последующие дни?

Мы были дома с двадцать четвертого по двадцать восьмое. По первое. В этот промежуток мы были дома, мы никуда не выходили совсем, я в целях безопасности позаклеивала окна скотчем, как все рекомендуют.

На лоджии между окнами я поставила детские матрасы, от кроватей. Потому что если будут лететь стекла, я понимала, что матрасы хотя бы дадут какую то задержку.

Мы были дома, никуда не выходили.

Двадцать четвертого и двадцать пятого с утра еще был свет у нас, была вода, был газ. Не было отопления.

Отопление выключили сразу двадцать четвертого числа. Уже не было.

И двадцать пятого вечером мы уже остались без света, полностью. Была вода и газ.

Что мы могли спокойно и приготовить, и бытовые проблемы какие-то решать.

Начались обстрелы уже сильные числа, наверное, двадцать седьмого, двадцать восьмого. И первого. Это реально были три дня, когда были очень близкие бои.

Девочки говорили, о том, что на окраине района у нас школа шестьдесят девятая стоит, и говорилось о том, что в школе повылетали окна.

У нас были очень близкие прилеты. Сидели и начинали считать – ага, вылетело, начинали считать какие то секунды, чтобы понимать, как далеко приземлится.

Как близко прилетит или улетит – тоже было очень много переживаний.

Прятались в перегородке межквартирной, сидели на матрасе, дети – сажала на матрас, укрывала одеялами. И они просто сидели и молились.

Мы выучили с детьми, буквально у меня ребенок три года, за пол дня – выучил Отче Наш.

Она сидела, молилась, она повторяла за нами.

Двадцать восьмого вечером, и первого утром и вечером были очень сильные обстрелы, мы сидели в перегородке – мы не выходили из нее даже.

Первого вечером я позвонила мужу и сказала о том, что нужно как-то что-то делать.

А связь была только между восьмым и девятым этажом. На площадке. Единственное место, где можно было позвонить.

Я позвонила мужу и сказала, что нужно выезжать, потому что очень тяжело морально, тяжело это все слышать. Как падают стекла – это все.

И он сказал, что приедут и нас заберут на машине. И второго числа с утра мы собирались, хотели собрать вещи, мы покормили детей, мы приготовили завтрак, мы сидели, пили кофе и начался очень сильный обстрел именно жилого района. Именно по домам метили, попадало в дома. Я выходила к соседке в соседнюю квартиру, дети сидели в перегородке, у меня окна все были открытые в квартире и дверь открытая – потому что очень сильная вибрация была и взрывная волна.

Я пошла к соседке, у нее тоже сквозняком распахнулось окно, я пошла, окно открыла, выглянула, и я увидела, как на моих глазах были прилеты в три квартиры в доме напротив.

Это был девятый этаж, седьмой этаж, и второй этаж.

Кто-то спускался в подвалы в домах, было видно именно под – с улицы вход, кто-то реально стоял, просто в подъездах прятались, а мы сидели просто в перегородке – переживали. И все.

И буквально бой шел больше часа. Очень сильно, очень активно и интенсивно.

Но бой был безумный. Просто прилетало везде. Все сыпалось везде.

И после этого часа, наверное, ангелы-хранители все-таки берегут и оберегают – за нами приехала та машина, которую обещали….

За нами приехал моего мужа начальник, муж работал на заводе Азовсталь, инженером-электриком, и забрали нас – они тоже очень попали под этот обстрел сильно, стояли, машину спрятали под домом, у торца дома – возле АТБ.

И они стояли, ждали, тоже они видели весь этот обстрел, они видели все происшествия, все последствия этого обстрела. И когда они постучали в дверь, и сказали – что мы за вами приехали, было столько эмоций – и слезы были, и какая-то радость.

Дети были как одетые, на них понадевали курточки, сапоги – и они просто выбежали и сели в машину.

Я сложила продукты, какие были в ящике – целые пачки позабирала, забрала одеяла, подушки, деньги, документы забрала, буквально одну сумку вещей которую мы успели собрать. Там теплые носки, детские колготки, гамаши, все такое.

И мы сели и уехали. Мы уезжали, и мы еще слышали, как сзади нас бахало по району, но видели только последствия того, что произошло.

Мы ехали через весь город, до Азовстали – полностью все дороги были побитые.

Полностью все – не было ни одного участка целого. Везде были ямы от снарядов, где-то даже снаряды торчали, неразорвавшиеся снаряды. Вот так вот.

Мы доехали до моста – это центральный мост, который соединял два берега Мариуполя, через речку. Нас проверили военные, посмотрели документы, как бы увидели, что дети и пропустили.

Мы к ним приехали домой, это Приморский район, недалеко от «Тысячи мелочей», буквально от центра города пешком где то десять-пятнадцать минут идти.

Мы приехали к ним, у них был свет, у них был газ, у них был интернет – это было настолько дико – мы неделю сидели без света, без ничего, а тут приезжаешь – люди ходят в центре города спокойно.

Они слышат о том, что где-то там идут бои, но они этого не видят. И вот как-то это было диким для меня. У меня не укладывается – как так – мы там прячемся по подвалах, а люди ходят и не чувствуют опасности. Они, я так предполагаю, не думали, что может до них дойти в центр города.

Мы приехали, было все хорошо, мы начали приходить в себя, дети как бы чуть-чуть ожили, у детей телефоны, они занялись ими.

За три-четыре часа у нас пропал света и вода в том районе тоже.

Был газ – и все.

Вода – запас – у них была питьевая.

Были такие дни, что понимали, что нужно собирать снег. Собирали снег, топили его. На костре. Готовили чай на нем. Готовили еду на нем.

Собирали дождь, точно так же подставляли трехлитровые бутыли везде, чтоб капало, собирали воду постоянно.

На улице холодно, мы жили практически в подвале все время. Шестнадцать дней прожили в подвале.

Мы первые две ночи – второго и третьего – когда были там – мы пытались спать в доме, но, когда слышали, что прилетает близко – детей быстро собрать нельзя – они сонные, они не могут одеться. А переходить надо было по улице. Снег выпал, у меня дети бежали в носках обычных до подвала.

А потом я уже под обстрелом поднималась и брала им обувь. Потому что я на руках спускала самую младшую свою дочку.

И вот мы уже начали жить в подвале, с четвертого числа мы полностью оборудовали себе подвал, у нас были деревянные палеты, были те одеяла, которые мы с собой привезли – три одеяла и три подушки – детские одеяла – мы на них детей укладывали спать.

Сидя, полулежа, ну, как угодно – в любой позе спали.

Были такие дни, когда мы совсем не выходили из подвала. Потому что очень сильные бои были, и так получилось, что мы были в эпицентре, серединкой.

С одной стороны вылетало, над нами пролетало и падало за домами. Мы слышали, как прилетало на «Тысячу мелочей». Мы слышали свист ракет, мы видели откуда шли залпы. Потому что особенно в темноте видно, как вспышка идет, потом уже звук, и слышно, где приземлялось.

Мы стояли, считали, пытались понять в какую сторону.

Было такое, что сидели в подвале, и было ощущение, что прямо над твоей головой просто вот падает и разрывается.

Мы несколько раз думали, что действительно попало в дом. В котором вот рядышком. Но это было пять-шесть домов от нас. Недалеко. Это нас, наверное, спасало. Ни к нам – слава Богу!

Какой был быт во время обстрелов?

Кушать готовили мы на костре, мужчины соорудили типа мангал. Дрова, слава Богу, свой дом, дрова там были, мы собирали дерево и пиляли.

На «Тысяче мелочей» в первые несколько дней можно было позвонить. Там рядышком была вышка Киевстара, где люди иногда могли дозваниваться. Мы когда выехали в тот район, мы пошли четвертого числа позвонить, я сразу с утра не могла дозвониться, ни до мужа, ни до кого из родственников.

Потом вечером еще один выход у нас был, мы опять пошли, мне важно было его услышать, что он жив, что он здоров, что целый. Я до него дозвонилась. Мы пришли домой.

Кушать готовили на костре, какие-то пышки пытались печь. Потому что хлеба не было совсем никакого.

Дети, у которых было в жизни все, абсолютно все – начиная от каких-то игрушек, и до продуктов, которые они любят, что они любят. Они в один момент лишились абсолютно всего.

Мы ходили звонить.

Еще один раз мы ходили в магазин. Ну, это мужчины ходили в магазин. Они там успели скупиться, какие-то продукты, что было. Крупы в магазине покупали, сладости тогда принесли детям – дети были безумно рады. Потому что уже две недели, наверное, прошло с начала войны.

Потом, наверное, числа девятого-десятого мы пошли позвонить, мы пошли на «Тысячу мелочей», мы не дозвонились. И когда обратно мы шли, там большой участок. Там школа. Она без домов, без ничего, без какой-то защиты.

Ну, по открытому полю надо было пробежаться. До забора, до частного сектора.

И мы когда бежали, мтоуслышали, что свист очень близкий.

И мы присели под парканом, буквально в пол метре над головой над нами начали пролетать осколки. Мы видели, как они дымятся, было видно именно что они горячие.

Пробежали какой-то промежуток, потом стали отдохнуть. Видели, где падало. Я наблюдала, как в пятый этаж, там в основном пятиэтажные дома не высокие, и видела не однократно, как были прилеты в дома частного сектора, как попадало в дома пятиэтажек. Как загорались.

Люди в этот момент уже начали прятаться, понимали, что это все-таки опасность.

В какие-то моменты стало очень страшно, когда началась авиация. Когда начали летать самолеты ночью, мы услышали самолет ночью, все повыбегали из домов. Я из подвала поднялась, дети спали. Они не чувствовали какой-то опасности, может быть, потому что я была с ними рядом.

Они спали, они не слышали, когда прилетало, когда улетало.

И мы услышали самолет, и была уже действительно паника.

Потому что, куда он скинет бомбу, было вообще неизвестно, непонятно.

Начались авиаудары, центр города постоянно бомбили. Было такое, что мы вообще не выходили из дома, потому что постоянно, каждые десять-пятнадцать минут мы слышали, как пролетал самолет, и мы слышали, как падало. На тот момент начали бомбить центр города, были попадания возле Третьей горбольницы, были попадания в Центральный рынок, когда повылетали больше чем на километр у людей стекла.

И на тот момент как раз там жила мама хозяйки, у которой мы гостили, получается, она пешком пришла из дому, в чем была. Вот просто в чем была одета, в том и пришла.

На следующий день уже мужчины поехали утром, забрали вещи теплые и документы.

По больнице там тоже был удар, там фотографии показывали. Водитель, который нас вез, Сергей, он показывал фотографии, которые он сделал из окна. Там, получается, дом стоит, и напротив него стоит горбольница. Он показывал последствия авиаудара, там след от него, я не знаю, там реально яма, КАМАЗ бы спокойно влез, и его реально видно бы не было.

Как вы приняли решение эвакуации из города?

Мы решили, что нужно любой ценой выбираться из города. Двадцатого числа я пошла звонить, мне сказали, что на выезде из города можно позвонить, я позвонила мужу, он позвонил сестре в пгт. Ялта. Это недалеко от Мариуполя, буквально километров двадцать. Может тридцать.

И он позвонил, и сестра нашла водителя, который нас приехал и забрал. Двадцать первого марта мы выехали из Мариуполя. Он приехал с утра, тоже под обстрелы, мы сидели в подвале – мы не вылазили.

Мы услышали, что начал кто-то кричать с улицы, мы выбежали, в носках. И я увидела, что стоит водитель, который говорит – я вас заберу.

Мы быстро собрали детей, у меня были сумки собраны, все было сложено, мы детей посадили в машину и уехали.

Мы ехали по дороге, мы видели очень много танков, очень много техники, российская техника, и были танки подбитые, просто разбитые танки, видно ,что были блокпосты, или что то – разбитые.

На подъезде к этому пгт Ялта проверили один раз документы, просто посмотрели свидетельство о рождении детей, посмотрели на детей, вещи не проверяли.

Просто документы. И мы выехали – заехали в пгт Ялта. И там мы были сутки...

Мы нашли водителя, который нас довез до Бердянска. Из Мангуша до Бердянска мы заплатили деньги ему, заплатили за пятерых – десять тысяч гривен, и в Бердянск, когда мы заехали, я тоже поняла, когда были вокруг российские военные, все с белыми лентами, с этими буквами Z на танках, на технике. Техники по Бердянску очень много. Мы целый день простояли в очереди на автобус, но автобусов тогда не было...

Колона тронулась в одиннадцать часов из Бердянска и десятого вечером мы приехали в Запорожье...

От Васильевки до Запорожья мы ехали, когда уже было темно, сумерки уже были, начинало солнце садиться. И мы попали под обстрел. Мы слышали, как не сильно далеко падали снаряды, нашу колонну полностью остановили. Причем колонна была очень большая. В тот день вывезли больше четырех тысяч людей.

Было пятнадцать автобусов больших, и колонна, наверное, километров три, много машин еще легковых ехало. Мы стояли час или полтора, наверное. Без света, полностью все повыключали. Нам сказали повыключать полностью телефоны, чтобы не было никаких геолокаций, геометок включенных.

В какой-то момент у кого-то в автобусе загорелся телефон, и женщина начала говорить – я не знаю, как его выключить. Так на нее там прямо так начали кричать, и это действительно все настолько было нервно. Потому что действительно, все очень переживали.

Рядом ложились снаряды, мы выдели как оно дымилось, потому что поле. Видимость очень хорошая, было в этом плане очень страшно. Дети сразу на пол поприседали на сумки, женщины пытались кто согнуться, кто склониться, так прятались.

Спустя, наверное, только час-полтора – мы поехали. Нас пустили в сторону Запорожья. Нас пустили военные – уже была украинская территория. Там уже были наши военные.

Как вы уезжали из Запорожья?

Условия, конечно, были очень тяжелые. У нас был СВ вагон, то есть купе, и в нем два места, Девять человек было на этих двух местах.

В основном в купе было по восемь-девять человек. Пытались посадить. О лежать никто не говорил – просто посадить.

Людей нужно было взять как можно больше. На станции Запорожье только купе были заняты. Потом дальше люди подсаживались в коридорах, на сумках. Стоя ехали. Кто-то пытался сесть на какие-то чемоданы.

Ночью дети у нас легли спать на одеялах, которые мы забрали из подвала.

У нас два детских одеяла, которые мы привезли из Мариуполя, и до сих пор они с нами. Это как бы такая память, что они с нами прошли все.

Две старшие дочери, получается – моя и моей подруги – они легли на полу, а мы втроем и вчетвером сидели на лежанках. Средняя моя дочь сначала на руках лежала. Детям было очень тяжело. В поезде было жарко, их укачивало. Мы ехали ровно сутки. От Запорожья до Львова мы ехали ровно сутки.

Мы сели там в двенадцать в поезд, и здесь в двенадцать сорок мы приехали.

С туалетами очереди неимоверные, потому что людей очень много.

Очень было плохо, когда детей начало укачивать. Начали и рвать, были и другие последствия. Мы приехали во Львов, вышли из поезда, подошли к палатке, нам сказали: поезжайте в администрацию, вас уже там расселят на какое-то время.

Мы сюда приехали, у нас из шести детей трое рвало, потому что укачивало очень сильно. Ни таблетки, ни сиропы – ничего не помогало.

Как вы думаете – что будет дальше?

Мы обязательно вернемся в Мариуполь, я в этом уверена, что он будет обязательно украинским, наша армия очень большая – все отобьют.

– Катерина из тремя детьми уже в безопасности за границей. А мы все верим, что наша победа будет очень скоро.

Меня зовут Тарас Зозулинский, я журналист из Львова, продолжаем нашу борьбу.