«Люди летали в воздухе как листочки: такой сильный взрыв был»
- Тарас Зозулінський
Харьковчанка Елена Гурина двадцать дней скрывалась от вражеских обстрелов в метро.
Мне 50 лет. Я родилась в городе Изюме, закончила там школу и поехала учиться в город Харьков. Вышла замуж. Родилась дочь Даша. Тоже окончила школу. Я работала, муж работал в пожарной части. Жили у него дома, у родителей. Потом переехали в Золочев Харьковской области. Открыли там свое дело, торговали всё было нормально.
Но так случилось — мы с мужем развелись. Я уехала с дочкой в Харьков, как раз она пошла в первый класс. А муж остался там.
Все было хорошо, она закончила школу, выучилась. Я пошла работать. Дочка вышла замуж, уехала с мужем жить в Киев. У них родился сын — мой внук. Я продолжала жить в Харькове, встретила вторую половинку, второй раз вышла замуж и переехала жить к мужу.
Я работала последнее время на “Слобожанском Мыловаре”. Потом в посёлке Подворки - кладовщиком.
Как прошел ваш первый день полномасштабной агрессии?
Двадцать третьего числа абсолютно ничего не предвещало беды, еще смотрели телевизор, смеялись. Так как обычно проходят дни. Двадцать четвертого числа утром - обычно мой муж просыпается рано - но в этот раз я проснулась раньше его. Из-за того, что я услышала и мне показалось, что кто-то пускает фейерверки.
Я говорю, Саша, возможно продолжают праздновать день рождения. Ты слышишь эти взрывы?
Но мы не предали этому значения, и начали, как обычно, собираться на работу.
А началось это все — я проснулась в 4.15 — в это время мы услышали.
Когда оделись — уже было шесть часов утра. Телефонный звонок. Мне позвонила дочь — говорит, мама, — началась война.
Я говорю, как война? Дочь же переехала в Киев — говорит, у нас начались взрывы.
Ей это было очень хорошо слышно. У неё муж работает в ВСУ. Он ей позвонил и донес эту информацию.
Тогда она позвонила нам — чтобы предупредить.
Все равно, как то в голове не укладывалось, мы не могли в это поверить. Собрались, с такой надеждой, что всё будет хорошо. Мы поехали на работу.
Я не доехала - позвонили с работы, и сказали возвращаться домой.
А муж продолжал быть на работе.
Еще ходили маршрутки, но с большим интервалом. Я простояла на остановке час. Появилось очень много людей на улицах с чемоданами...
Когда я приехала домой, позвонила мужу Саше. Он говорит, я еще немножко побуду и позвоню. Но к нему вышла женщина, работник с облгосадминистрации, и сказала идти домой. Мол, вы не видите, что делается, стреляют.
Саша всегда у меня ходит домой пешком, быстренько добрался — ему час идти.
И пока он шел, эти взрывы были слышны.
Придя домой — мы сели на диване, а эти звуки приближались все ближе и ближе. А время всё идет.
Дочь звонит, говорит мама, идите в метро. Не сидите дома, не дай Бог упадет что-то, взорвётся дом и вы погибнете.
Саша решил — пока побудем дома. Сперва я не хотела идти в метро, все-таки дома есть дома.
Не могла в это поверить.
Как прошли ваши последующие дни?
Муж спал в одной комнате, мне постелил возле ванной. У нас там такой бордюрчик был в уголке, он мне постелил. И я спала там.
Я начала читать молитвы, появился такой животный страх, когда звуки все ближе и ближе. Ведь начали трястись окна, и земля тоже.
Три дня я провела дома. Но уже не выдержав, не спавши...
После трёх дней проведенных дома, муж меня отправил в метро. Оно находится недалеко возле нас. Мы с мужем созванивались. Я ему говорю — каждый час буду тебе звонить.
У нас погреб есть — вначале Саша не хотел и в погреб идти.
Но в этот раз пришлось залезть — потому что сильные звуки были…
Саша привел меня в метро. Я зашла, людей было много, очень много было в метро.
Как обычно, в метро заходишь вниз ступеньки. Как спускаешься, люди лежали на одеялах, видать уже по приносили из дому.
С собой у меня было одно тоненькое одеяло. Я спустилась по ступенькам вниз, и на последней ступеньке я расстелила себе одеяло. И на этой ступеньке я присела.
Очень хотелось кушать. Я попросила хлеб, запила водой. И сидела там долго. Очень долго. Уснуть я не могла.
Саша говорит — тебе нужно поспать.
Я на этой узенькой ступеньке расстелила одеяло, прилегла.
Там были волонтеры. Я попросила, нет ли у них хотя бы какого-нибудь поролона. Они сказали — на данный момент нет.
Я расстелила одеяло, а другой стороной на этой ступеньке я боком легла, и уснула.
Проснулась утром. В десять часов волонтеры привезли суп. Я заняла очередь. Так как у меня с собой ничего не было, мне дали тарелку одноразовою и ложку. Насыпали суп.
И опять присаживалась на ступеньку. Обзванивала своих родных.
Саша снял дома из старого дивана подушки, такие квадратные три подушки. И мне принёс.
Я перебралась чуть выше, по-над краешком расстелила себе эти подушки, расстелила себе это одеяло. Можно сказать, это было мое место.
Кушать нам давали в десять часов, и в шесть часов вечера.
Те что крупы оставались у нас дома — варил мне муж, и приносил.
Принес мне зубную щетку и полотенце. Там можно было почистить зубы. Душ — был там, или не был - я не знаю, я не ходила.
Чтобы как то себя держать в порядке — там был чайник, — я грела воду, наливала в бутылку, и ходила в туалет, чтобы как то себя привести в порядок.
За этих двадцать дней голова была не мыта. Человек был не стираный, не купаный.
А так чисто можно было умыться и сделать свои женские дела.
Курить выходить не разрешали на улицу. А сюда как заходить по ступенькам в метро.
Пришел муж, вышел со мной в этот предбанник. И тут мы услышали сильный взрыв.
У меня даже сигарета выскочила из рук. Сигарета выскочила! И он присел. Это оказывается, как мы позже узнали, возле нас на Московском проспекте, находится Академия при Президенте. И там был взрыв.
И когда Саша меня уже провожал во Львов, мы ж шли через центр, через Московский проспект. Мы видели эту Академия. Как бы сбросили туда такую бомбу... Там как бы вырванный кусок здания.
И видать такая взрывная волна была, очень радиус большой, что вылетевшие окна, двери. Чем дальше проходили к центру, тем больше были разрушенные магазины. Стёкла везде, валялись. И разрушения эти были.
Встречались ли вашим знакомым или родственникам другие события, в которых они видели преступные действия против таких мирных жителей, как они?
Люди в метро рассказывали, что женщина вышла на улицу, замести возле своего дома. И упал снаряд. Осколки попали ей в живот. А дочка её работала медсестрой, в это время была в больнице. И эту женщину не довезли до больницы — она скончалась.
Муж мой хотел пойти в Тероборону. Пошел не в военкомат, а в администрацию.
А перед этим, на нашу Харьковскую облгосадминистрацию попала бомба. И очевидцы, которые были там, рассказывали, что от этой бомбы, от этой взрывной волны, людей бросало как листочки. Как листочки они летали в воздухе, такой сильный взрыв был.
Спускаясь вниз - рассказывал мне муж - ты не представляешь! Я был в кепке, а напротив меня шла девушка. И взрыв произошел недалеко. Она держала в руках телефон, и у нее телефон выпал. А у меня кепка развернулась в другую сторону. От этой взрывной волны.
У меня в Харькове свекровь. Она находилась в частном секторе - дома. Мы с ней созванивались.
Она мне говорит: Лена — вижу дым идет от завода «Шевченка». Горит завод ”Шевченка” — попал туда снаряд.
Видела этот дым, видела огонь.
Когда вы решили покинуть город? Как вы уезжали из Харькова?
В метро я провела двадцать дней. Потом муж говорит — давай может ты уже сходишь домой, может самое элементарное, помыться.
А я просто-напросто уже боюсь выходить с метро.
Как то, какими, то перебежками, согнувшись, бежала.
Он говорит — на кого ты стала похожа? Я не могла это все слышать, слышать все эти взрывы. Перебежками добежали домой.
Я покупалась кое-как. Привела себя в порядок.
Позвонила Даша, моя дочь. Она уехала с маленьким ребёнком в Тернополь. Потому что в Киеве уже было невыносимо. Ему год и три месяца.
Дочь говорит, мамочка приезжайте сюда, будет ехать машина. Я говорю — машиной боюсь ехать. А вдруг по дороге что случится? Говорили, что убивали людей. В машинах прямо.
И мне было страшно выехать.
Как то она меня убедила поехать на поезде.
Мой муж провел меня на вокзал. Поезд шёл Интерсити «Харьков - Львов». В восемь утра.
Муж не поехал. Говорит, нет, кому-то нужно быть дома. Мало ли — может я кому-то нужен. Может чем то помочь.
Я села в поезд — очень было трудно расставаться. Очень.
Он плакал — говорил, может я тебя больше никогда не увижу.
Еду в поезде, и думаю: а куда я еду? Никуда. Где я буду жить? Дочка в Тернополе, а я во Львов. Потом она мне всё сказала, узнала. Мол, приедешь во Львов — там палатки с волонтерами, подойдёшь к ним и попросишься, куда можно поселится.
Что говорят ваши родственники из россии?
У нас по первому мужу есть родственники в Москве. Это моей свекрови родная сестра. У неё есть дети, есть мужья, есть внуки. И свекровь им пишет — Таня, началась война. Ваш путин начал бомбить Украину…
Они в это до сих пор не верят. И ее сестры внучка — она пишет — мы вам не верим. Ты подойди к окну и сними. Идет ли у вас война или нет.
На этом их родственные связи прекратились. Свекровь говорит — я не хочу больше вам писать и с вами общаться. У меня больше нет сестры.
И сколько мы им не писали, сколько мы им не говорили, что такое происходит в Украине, а вы там сидите и молчите, и не можете хотя бы встать и выйти. Если бы каждый человек вышел в россии у вас и массово — можно было чего-то предотвратить.
Но они даже слышать не хотят. Они не верят, что россияне начали бомбить нашу Украину.
Возможно, вы хотели бы обратиться к россиянам?
Мне бы очень хотелось, если бы собрать всех матерей и чтобы хоть как то прекратить эту войну, я бы стала на колени и просила... Как то, им донести. И чтобы они донесли своим сыновьям, чтобы те не шли воевать. Как мать, я бы стала и попросила их на коленях. Чтобы хотя какая-то часть правды, того что творится у нас — донести им. Такое, бы, у меня было желание.
Меня зовут Тарас Зозулинский, я журналист из Львова, продолжаем нашу борьбу.