«Когда-то мы из Шойгу спасали после землетрясения Нефтегорск, а сейчас он превратил в него Мариуполь»

Мне 49 лет, родился я в городе Ромны, Сумская область. Учился я соответсвенно там. Закончил военное училище в Саратовской области. Служил я на Дальнем Востоке, в Хабаровском крае. И как не печально это будет звучать — но я бывший российский офицер. Гордится этим точно никогда не буду.

Служил я в россии, в МЧС я служил. На Дальнем Востоке. И первое, что бы я хотел сказать — это очень сильно накипело — Сергея Кожеедовича Шойгу я знал лично.

И вот пока я его знал, я тоже гордился, до поры, до времени, этим человеком.

Я ему просто хочу сказать: что с вами?

Посмотрите в зеркало, и вспомните того, кем вы были! Что вы творите сейчас?

Это полная противоположность того человека, кторого когда то я знал, и с которым в городе Нефтегорск на Сахалине, мы спасали целый город.

А сейчас вы сделали с Мариуполем тоже самое, от чего мы там спасали. Своими руками, своими возможностями. Пускай задумается об этом, просто задумается.

... После увольнения с российской армии, я приехал сюда в Украину. Опять же ж — почему в Украину? У меня был выбор остатся либо в россии — в любом городе. Или в Украине.

И не мало важным фактором был тот, что у меня родители соответственно здесь остались. И тот, что Чечня уже была. И одной из причин, почему я уволился из армии - нас туда хотели отправить. А я не хотел туда идти. Я не понимал зачем, и соответственно, это было одной из причин, почему я уехал.

Были ли у вас предположения о полномасштабной войне?

Если бы мне, тогда, много лет назад сказали, что россия будет воевать с Украиной... Я всегда считал, что Украина это самая миролюбивая страна, и что уж если, где то, когда то, начнется война — то уж точно не в Украине.

Вернувшись сюда в Украину, я действительно потехонечку начал становится украинцем, но не на сто процентов - я не буду кривить душой.

До определенного момента. Этот оприделенный момент наступил 24 февраля этого года.

Я был человек на две страны — грубо говоря. То есть я был рускоговорящий, жена у меня с Черкаской области, говорит по украински. Сын у меня говорит на обоих языках. Читает на обоих языках. Общается с папой на русском, с мамой на украинском.

Никаких проблем с этим никогда не было.

Десятки лет я прожил в Украине, Я по работе бывал и во Львове, я бывал практическо по всей Украине.

И руский язык ни разу мне не мешал, и ни разу никто ничего мне по этому поводу не сказал.

Последнене время мы с женой жыли на два города — жена с сыном в Киеве — там где мы в принцыпе много лет жили. А я жил больше в Сумской области, потому что у меня проблемы с родителями. Мать умерла, у отца на этой почве гипотермический кризис, инсульт, то есть я больше времени проводил с отцом.

23 февраля семья приехала ко мне.

Ничего беды не предвещало. Хотя, опять же ж - когда даже с отцом мы сидели двадцять третьего и обсуждали вот это накопление войск, вот это всё всё всё, и вот эту всю шумиху, которую ни я ни другие люди, с которыми мы общались на эту тему, никто даже не мог предположить. Все думали, что это так — побрязкивание железом — как говорят. И потом это все закончится.

Первый день февральской агресии. Каким он был для ваших родных?

Двадцять четвертого — первый день войны — ко мне забежал мой сын, который просто игрался во дворе с детворой, после обеда, со словами: папа, а по городу едут танки.

Я реально не поверил, но когда мы вышли со двора, а там шла колона эта росийская, и там не надо было долго думать, чья это колона. То есть, там на машинах номера воинских частей, ребята в камазах. Сидели пацаны — по большому счету пацаны. Пускай он не расказывает, что там срочников не было. Там камазы были забиты этими солдатиками.

У них тоже — руский язык отличить от украинского, даже суржика — в полне реально, И они тупо шли эти колоны. Причем хорошие колоны.

Ну и в тот момент, я дле себя лично осознал, что это полномасштабная война, перешло так сказать из разряда бряцания, в разряд окупации.

Что такое российская армия я знаю не понаслышке. А я стоял на воинском учете в Бородянке, в Киевской области. Соответственно я подорвал семью. Единственно — отец. Его и перевезти нельзя, и возраст у него, без малого — восемдесят лет. Отец сказал, что он никуда не поедет.

Я попросил соседей — чтобы они за ним присматривали.

Ну и я забрал семью и мы уехали. Сначала, у нас под Полтавой есть дом, мы приехали туда, буквально побыли сутки там, и уже когда поняли, что это начались бомбежки, стрельба, я жене сказал: мы едем в Киев, и дальше по ситуации.

Я буду ехать в Бородянку, я буду востанавливаться в войсках. Я человек военный — чего прятатся. Меня к этому готовили.

И действительно, я украинец, и с украинским гражданством, и в душе я тоже украинец.

И у меня семья здесь вся моя.

Последующие дни войны вы провели в столице. Как они прошли? Встречались ли Вам события, в которых вы видели преступные действия против таких мирных жителей, как Вы?

Испытали все прелести в кавычках — этого всего. Мы живем в Киеве, возле аеропорта Жуляны. Ближе к окружной дороге.

Дома у нас был погребок такой, в комнате, маленький, неглубокий. Так вот, в том погребке, как не странно, умудрилась поместится вся моя семья. Хоть до этого, там кошке места мало было.

И мы сидели там без малого пять суток. Вот жена с ребенком прожили у меня в этом погребе пять суток в прямом смысле слова.

Буквально на второй день, у нас повылетали стекла в нашем доме. Потому, что когда был первый ракетный удар по Киеву, многоэтажку срезали.

Её срезали полностью на Жулянах. Так вот эти две ракеты пролетели над нашим домом, я не знаю, може быть метров тридцать от силы.

Снесли семь этажей. Два попадания ракеты снесли семь этажей в доме. В двадцатиретырехэтажке. То есть там с одинадцатого по девятнадцатый просто срезало.

Но вот только сам пролет этих ракет, не попадание, а просто пролет — у меня в доме повылетали стекла.

Потом начались сначала редкие бомбежки, потом ближе — ближе — потом всё пошло более серйозно, у нас и дом ходуном ходил. И всё остальное.

В Бородянку я не смог попасть, потому что, там эти орки, чуть ли уже не окопались. И потом я видел, что они сделали с Бородянкой - не осталось ни военкомата, ни города.

... Были бомбежки, были воздушные бои – мы их видели просто – мы выходили во двор. Кстати, мы видели и “прывыда” Киева. Этого нашего аса. Ну, то есть в действие. Просто, Васильков не так далеко и был этот воздушный бой.

И в пределах Киева, и за окружной. Но это все было в пределах Киева. Мы видели эти разрывы, мы видели как стреляли эти балистические ракеты, как наши ребята их збивали.

Но опять же ж – сбить ракету – это пол дела – но от нее есть осколки, которые тоже несут порожающий фактор.

Были и Грады. Слава Богу – я говорю – где то они попадали, где то они не долетали.

Был взрыв, когда в Василькове они лупанули нефтебазу, я просто ночью действительно выходил курить – там освещение не надо было. То есть, от моего дома до нефтебазы километров тридцать – а небо светилось как летом на рассвете. Алое зарево. И оно всю ночь горело.

Реально, это все было страшно. У меня сын реально жил то ли пять, то ли шесть дней не раздеваясь, не снимая ни пальто, ни чего. Он жил в этом погребе, И жена чуть ли там не попластунски, чтобы голову выше не поднимать, как то там умудрялась какие то сухарики. И вот так, ребенку туда подавали.

И когда он в погребе сидел, и вот когда эти все взрывы, реально полы поднимались. Ходуном ходили.

А самое страшное, как для меня, как для живого, обыденного человека – было то, что на седьмой или на восьмой день - у меня сын просто взял чашку с водой. И вот этот день я тоже не забуду, потому что я увидел, как у моего сына чашка с водой просто выхлепывается.

Руки ходуном пошли. Причем он этого даже сам не замечал. Я на него – сын, что с тобой – а он ничего ответить не может.

У него обе руки, как у больных людей, параличем – у него пошло вот такое.

И вот это был уже переломный момент – за это время у жены было два нервных срыва, потому что каждый по своему переносит, кто то в себе, кто то по другому. То есть – это все страшно.

Стрельбы эти у нас по ночам, автоматные. У меня уже жена научилась разбираться, где и чего стреляют.

Она начала разбиратся, где авиация работает. По звукам. Честно говоря, мы жили по звукам, не по сиренам.

Ага – далеко бабахнуло – значит можна выйти в магазин.

Ребята – волонтеры приезджали – давали по две булки хлеба. И то раз в три дня.

Вот мы выходили, взяли две булки, пока по улице домой дойдеш, а там дедушки, бабушки, которые вообще с дома не выходили, но которые остались по домам. То есть многие повыезжали, многие остались.

И домой если дойдеш, и четвертинка хлеба у тебя есть – это уже хорошо. Действительно – раздавали. Там никто об этом не думал – там не было такого.

Как вы приняли решение уехать из Киева? Насколько сложно было выбиратся?

И вот когда у сына начали ходить ходуном руки, и когда я увидел, что у меня жена на грани всего, я просто на жд вокзал.

На вокзале мы просто в первую попавшуюся електричку забились, как в консервную банку. Так оно все и было.

То есть – мы не знали куда. Просто поставили електричку и сказали – на Запад. И народ, с детьми, с собаками, с кошками, кто в чем, кто как.

Но единственное, что это было как-то по человечески.То есть, все понимала, что беда общая.

Но я вам честно скажу, я никогда в своей жизни не видел електричек на шестнадцать вагонов. То есть, это вот две електрички, вот так вот совместили, чтобы как можно больше людей вывезти.

И вот в этой електричке я одинадцять часов простоял до Львова катаясь на одной ноге. Потому что действительно, у нас дети, пять, девять лет - они просто в проходах. То есть, они лежали, их ложили куда могли. Женщины брали на руки мужчин – я вам на полном серьёзе говорю. То есть, мужчины были, кто с инвалидностью, кто еще – то есть такое было.

За все эти одинадцять часов у нас электричка остановилась единожды – потому что женщине в вагоне реально стало плохо, потому что такое скопление. Поезд остановили, чтобы ее просто выгрузили.

И в процесе, когда мы ехали в электричке, мы до Фастова еще не доехали, это не так далеко от Киева – девочка в вагоне сидела, и снимала селфи.

И в этот момент – мы ехали ночью – и в этот момент реально ракета пролетела мимо окна электрички. Лупили четко по электричке. Понимали, видно ж было, простите меня – что поезд какой то идет.

У вас много знакомых и родных в Харькове, на Сумщине. Они вам расказывали про преступление россиян?

За городом беды они натворили немало. Они угробили, насколько я знаю, как мне отец говорил, элеватор. То есть там где зерно. Простите меня, но это тоже по свински.

По поводу Харькова, я могу сказать, что я работал свое время в Харькове. И там у меня тоже много друзей на Холодной горе. Я работал в Экопарке, в баре. Я работал поваром. Так вот ребята, которые работали со мной – двое погибли. Там же в Экопарке.

Разнесли они в пух и прах этот Экопарк. Вопрос – что им сделали звери. Причем, в этот Экопарк и с Брянска приезджали, и со всей Украины. Это был бесплатный парк для людей, для детей, это было безумно красиво и интересно. Я видел реально милионы людей, которые приезжали автобусами, и с россии и наших привозили. И никому ничего плохого этот Экопарк не сделал.

Плюс ко всему – он был за пределами города. Он был просто в зеленой зоне – это была зона отдыха.

Они его розбомбили в пух и прах. Просто. Там ни частей не было – разбомбили. С людьми, со зверями.

Как ваши знакомые с россии относятся к военным действиям?

Я сейчас вам про двух людей раскажу. История двоих моих знакомых. Один харьковчанин. Прожил 57 лет в Харькове. Никуда не выезжал. Жил там – семья была. В прошлом году в мае у него умерла жена. Ему 57 лет.

Мы с ним содзванивались, разговаривали. Он туда переехал, начал оформлять гражданство, но сам факт, что друзья в моем лице остались у него здесь.

Когда это все началось, где то через неделю, я ему позвонил. И говорю, Влад, ты видеш там – что с твоим Харьковом делают. Уточняю, человек пожил в россии девять месяцев. И он мне говорит – так это ваши Бандеры делают.

Я ожидал все что угодно услышать – только не эту фразу. Я говорю, слушай, Влад, ты прожил всю жизнь в Харькове. Твой Харьков, простите меня, ровняют с землей! Ты за пятдесят лет, что ты прожил, хоть одного Бандеру, как ты называеш – видел? Там? А тепер ты вот это говориш?

И вот он мне говорит – ты ничего не понимаеш, я вот здесь пожил – мне глаза открыли. Это человек, который пожил девять месяцев. Девять месяцев – у него мозги отключились.

А второй, с которым я служил вместе, с которым мы учились кстати в одной школе, здесь в Украине. Он учился в Харькове, в военном ракетном училище. Да. Служил он уже в россии, и все такое.

Человек Чечню прошел, без руки остался, видел что умеют – наши же – теперь уже ихние военнослужащие. И в Чечне было тоже самое – по большому счету.

Расказывали и видели это все.

Я ему подзвонил и говорю – Леш, чёж творится. И он мне примерно ту же фразу. Харьковчанин – но точно ту же фразу: “это вы, вы хотели на нас напасть. И вообще, о чем ты говоришь – какой Киев, какой Харьков. Какая наша родина”.

Он тоже – у него отец когда то был комдивом в Роменской дивизии.

Командиром дивизии был. В Ромнах стояла эта дивизия. Потом ее расформировали, и разьехались.

И он все детсво там провел. И по юности мы там встречались. И к моей семье, к моей жене он приезджал со своей семьей, в прошлом году даже. Мы ездили на море отдыхали. Все вместе.

И я ему задал вопрос – слушай, говорю, ты Бандер видел, сколько ты здесь прожил. Ты с нами ездил в Одесу отдыхать, ты где их видел, вот раскажи. Чё ж ты несеш.

Плюс он приезджал с московским акцентом, и жена москвичка. Говорю, тебя чё тут кто то ущемлял, или еще чего то.

Или, я ему задал вопрос – ты от меня хоть раз украинское слово слышал? Или там в Москве, когда я к тебе приезжал, или здесь в Украине?

На шо мне сказали – ты ничего не понимаеш, наши вас спасают.

И все – я вам честно говорю – я сделал два дзвонка и на этом все. А смысл? Действительно!

Так это люди, которые здесь хотя бы бывали. И то они такие. Так чё говорить про тех людей, которые действительно про Украину, там в россии, только по телевизору и видели.

Для того, чтобы у них в головах поменялось, надо им тур в Мариуполь туристический. Пускай они в Мариуполь приедут, тоже на море. Под свои Грады пускай приедут. Часа хватит. И потом вот эту делегацию отправить назад в россию. Вот тогда у них глаза откроются, вот такое у меня лично мнение.

Меня зовут Тарас Зозулинский, я журналист со Львова, продолжаем нашу борьбу.

Матеріал був підготовлений Харківською правозахисною групою у межах глобальної ініціативи T4P (Трибунал для Путіна).

Інтерв’ю опубліковано за фінансової підтримки чеської організації People in Need, у рамках ініціативи SOS Ukraine. Зміст публікації не обов’язково збігається з їхньою позицією.